1932: Гавриил Попов, Симфония № 1 соч. 7. Объясняет @piano119. | Зейгарнік Ефект

1932: Гавриил Попов, Симфония № 1 соч. 7. Объясняет @piano119. Разогнался на два поста.

Последние глотки свободы перед тем, как в стране советов окончательно и на долгие годы закрутят гайки. Партия уже поставила задачу писать попонятней народу, но пока не совсем понятно как именно. Соцреалистическй канон ещё не отлит «в свинце и гипсе», и значит, есть зазор для чего-то нового и живого. Разумеется, на свой страх и риск. К чему идёт дело многие понимали уже тогда.

—
Во время работы над Симфонией, Попов работал с Всеволодом Мейерхольдом: написал музыку к его постановке пьесы Юрия Олеши «Список благодеяний». Спектакль вышел в 1931 и его тут же разнесли в пух и прах за реакционность, мелкобуржуазность и прочую далёкую от «народа» интеллектуальщину с интеллигентщиной. В театре началось схлопываться несколько раньше, музыку немного спасала абстрактность её природы.

Попов к тому времени был молодым автором 27 лет от роду, однако уже успевшим немного нашуметь своей выпускной работой — оригинальным по языку Септетом для флейты, кларнета, фагота, трубы, скрипки, виолончели и контрабаса (1927), с контрастными переливами широкого спектра, от неоклассицизма до конструктивизма, местами на границе с джазом — три самых модных направления в академе той поры. Септет высоко оценили Дариюс Мийо и Сергей Прокофьев. Последний даже организовывал его исполнения во Франции и Германии.

Мейерхольд был старшим коллегой и хорошим другом Попова, конечно Гавриил переживал за него и спектакль, кому же за время их совместной работы немного сросся с пьесой Олеши, и не то чтобы заложил её в программу симфонии, но отчасти вдохновлялся ею.
В этом смысле Симфонию можно интерпретировать (но совершенно не обязательно именно так) как реакцию некоего лирического героя на революцию и её последствия: поиск внутренней гармонии, неудобные вопросы, раздумья, сомненья, смятенье — вот это вот всё; и только требуемое в те годы принятие (чем радостней, тем лучше) у Попова здесь под бааальшим вопросом.

За радостное принятие там якобы «ликующий» финал, но Попов сделал его настолько в плакатно-гротескной манере и в вперемешку с такими «безднами», что заключительный «оптимистический» аккорд оркестра слышится здесь неприкрытой издёвкой — невооружённым глазом заметно как топорщиться карман композитора от засунутой в него фиги.

Симфония написана с большим размахом, в ней много драйва и нерва, контрастов и взвинченной взъерошенной экспрессии в сочетании с изысканной инструментовкой и мастерской полифонией. Музыкально Попов здесь оригинален и самобытен, немного ориентируется на Стравинского и конструктивистскую музыку Хиндемита (развивает идеи обозначенные им в септете), а на него самого в этой симфонии будет ориентироваться главный русский симфонист XX века — Дмитрий Шостакович. Это заметно в его 4-й симфонии (пожалуй, самой модернисткой у него), работу над которой он закончит уже в следующем году после премьеры симфонии Попова, и которая в чём-то повторит её непростую судьбу.

—
С этой симфонией Попов успел заскочить в последний вагон поезда относительной вольницы и, увы, тут же из него вылететь.
В 1932 Симфония была отмечена Второй премией на Всесоюзном конкурсе в честь 15-летия революции (Попов разделил её с Юрием Шапориным и Виссарионом Шебалиным); первую тогда не присудили никому, поэтому её можно считать главной.

Премьера состоялась 22 марта 1935 года, его провели оркестр Ленинградской филармонии под управлением австрийского дирижёра Фрица Штидри, в 1933-м он сбежал в СССР после прихода к власти нацистов.

Успех был ярок, но не долог, — меньше суток, — на следующий после премьеры день Симфонию запретили, признав идеологически опасной, а позже ещё и вредной для здоровья.