Marco Concert

2020-04-24 16:30:03 ​​Вот не зря говорят, что любовь заменяет все. Поэтому прежде чем влюбляться, подумай, что тебе важнее — все или любовь.

Бедная графиня Мари! Она пожертвовала ради Франца своим блестящим положением в обществе. Она оставила своего добропорядочного мужа и всю свою семью. А что же она получила взамен?

Ну как что — страстную любовь и трёх новеньких детей.

Оно как бы и немало, если б эта страстная любовь принадлежала ей одной. Но Лист ни в чем себе не отказывал. Он, так сказать, ходил по полю любви и срывал все цветы, которые ему нравились.

Не судите Листа очень уж строго — во-первых, эпоха романтизма воспевала свободную любовь как нечто актуальное и возвышенное. А во-вторых — графиня и сама себе ни в чем не отказывала.

Кроме свободной любви, у эпохи романтизма был ещё один тренд — найти какую-то глухомань и уехать туда жить. Поначалу Лист и Мари были абсолютно в тренде. Они выбирали живописные и уединённые уголки Европы и подолгу там жили. Но Листу это не совсем подходило по роду деятельности — уехал ты такой в глухомань, идёшь вдоль ручья, смотришь на свою возлюбленную. И тут вдруг понимаешь, что у тебя же через неделю в Париже концерт.

Карьера у Листа развивалась какими-то невероятными темпами. Европейские барышни натурально сходили от него с ума. Одна собирала за ним окурки, вторая — недопитый чай, а один раз Лист уронил случайно перчатку, так эти высокосветские дамы передрались между собой, а от перчатки вообще ничего не осталось.

Как Лист не поймал звезду в этих обстоятельствах — остаётся загадкой. Наверное, снова-таки по причине крайней занятости — если он не играл, то делал переложения бетховенских симфоний, если не делал переложения — писал просветительские статьи, а если не писал статьи — переписывался с Жорж Санд.

Мари сердилась. Ведь это же она изначально была звезда. Это она снизошла до молодого виртуоза. В конце концов, она первая дружила с Жорж Санд.

Мари просила Франца уделять ей больше времени — но Франц занят, правда занят. Он пишет "Альбом путешественника", который со временем превратится в "Годы Странствий" и ездит с концерта на концерт. Он хочет объять необъятное — помочь своим соотечественникам во время большого наводнения, поставить памятник своему любимому Бетховену, увлечь европейскую публику не только концертными парафразами, но и Бахом. На семью у него практически не остаётся ни времени, ни сил.

И когда в очередном туре за Францем начала ездить известная танцовщица Лола Монтес, Мари не выдержала, взяла детей и уехала к маме. И села там писать новый роман — всё-таки она была писательница. В романе она подробно описала, как Лист ее обидел и как она, бедная, натерпелась. Роман имел большой успех, а больше всех понравился молодому писателю Ронсару. Жизнь графини потихоньку налаживалась.

Лист с Мари встретились ещё раз через много-много лет, в Париже — и тогда уже совсем не ссорились, а обнялись и долго плакали. Страсти улеглись, остались два взрослых и талантливых человека, у которых в молодости случилась большая любовь.

— Помнишь, Франц, — спрашивала графиня, — как мы приехали в Италию? Мы поселились в милой гостинице и ты ещё написал в журнале посетителей — род занятий — философ и музыкант.
— Да, — отвечал Лист, — домашний адрес — Парнас.
— Откуда прибыл, — продолжала Мари, — из Сомнений.
— Куда направляюсь, — закончил Лист, — на поиски Истины.

И они больше не держали друг на друга зла.

Правда, за год до смерти графиня закончила писать мемуары. И там нет ни слова о Листе.

А сам Лист писал — моя память о мадам д'Агу есть тайна, полная печали.

Автор — Мария Пустовит Відкрити / Коментувати

2020-04-22 21:30:02 ​​Если Вы живёте в восемнадцатом веке и хотите видеть своего ребёнка композитором, Вам надо строго соблюдать инструкцию — иначе ничего не получится.

Во-первых, детей должно быть много — увы, не все доживут до сознательного возраста. Девочек учитывать не будем — для композиторства они не годятся. Напоминаю — на дворе самое начало восемнадцатого века, Вольтер ходит в школу и ещё не скоро скажет своё робкое слово в защиту женщин.

Во-вторых, детей необходимо развивать. Для этого надо написать им кубометр методической литературы и дрессировать с утра до вечера.

В-третьих, желательно, чтоб дети умели играть на нескольких инструментах — например, на органе, клавесине и скрипке. Ну и на всякий случай — петь.

И ещё хорошо бы, чтоб их отец, ну то есть Вы — был высочайшим гением и заглядывал своим хитрым глазом в далекое будущее музыкального искусства.

В таком случае, у Вас появляются некоторые шансы, что старший сын, назовём его Вильгельм Фридеман, будет очень на Вас похож и станет наследником Вашего собственного стиля. А ещё бы он не стал — Вы ведь занимались с ним чуть ли не с рождения и написали ему Клавирную Книжечку, которая потом расцветёт в Хорошо Темперированный Клавир. Правда, эпоха барокко уже заканчивается, а сам ребёнок имеет весьма романтичный, беспокойный, и даже несколько безалаберный характер. Поэтому стиль все-таки не стопроцентно Ваш. Зато в музыке Вильгельм Фридеман высказывается так искренне и поручает солистам такие нежные партии, что впору пустить слезу. И тут же всё — вольное и невольное — ему простить.

Средний сын, которому Вы выбрали роскошное тройное имя — Карл Филипп Эммануэль — станет значительно популярнее Вас. Он станет одним из самых известных исполнителей и придворным музыкантом, напишет двести клавирных сонат и десять симфоний. И ещё — тут Ваше сердце затрепещет и возрадуется — он напишет "Опыт правильного способа игры на клавире". Причем этот опус не потеряет своей актуальности даже через сто лет.

Музыка Вашего Карла Филиппа окажет влияние на Гайдна, Бетховена и даже Мендельсона. И это неудивительно - ведь мальчик перенял Вашу блестящую полифоническую школу, но при этом уже находится гораздо ближе к новой эпохе. Эпохе, когда музыкальные голоса перестанут быть равнозначными, браки станут заключаться по любви, а жизнь обычного человека окажется в центре внимания.

А Ваш младшенький, Иоганн Кристиан, которому Вы, к большому неудовольствию его братьев, завещали три клавесина, — он станет самым галантным композитором галантного века. Он будет мастером орнаментики и модуляций. Он будет иметь самое живое воображение и будет дружить с маленьким мальчиком, который родится через шесть лет после Вашей смерти, — с Моцартом. И когда Иоганна Кристиана спросят - не досадно ли Вам, сударь, что все только и говорят что об этом малыше, ведь Вы же играете не хуже, — он ответит:

— Конечно, не хуже.

И, помолчав, прибавит:

— Но и не лучше.

И дай нам Бог всем уметь так сдержанно, элегантно и правдиво отвечать. Это непросто, но шансы есть. Потому что как-никак, но ведь и мы с вами хоть немножечко, но тоже воспитаны в этой семье.

Автор — Мария Пустовит Відкрити / Коментувати

2020-04-21 18:28:03 ​​Сидели как-то Бах с Генделем и страдали от жары.

— А ты знаешь, Георг, — сказал Бах, — что мы с тобой при жизни ни разу не виделись?
— Кто ж этого не знает, — сказал Гендель, — этому даже детей учат. Учили бы лучше чему полезному.
— Интересно, — протянул Бах, — чему же такому полезному надо, по-твоему, учить детей?

Гендель смутился. Он вспомнил, что у Баха было двадцать детей, а у него - ни одного.

— Ну, — помялся он, — чему полезному... Да хоть петь на три голоса.

Бах схватился за свой толстый живот и захохотал. Генделю, напротив, было несмешно и даже как-то немножко досадно.

— А что такого смешного?

Бах отсмеялся и сказал:

— Да ничего. Чью биографию ни откроешь — у того музыкальные способности проявились рано, потом он пел в церковной капелле, а потом мутация, трагедия и привет. А теперь ещё ты предлагаешь, чтоб все дети пели. Злой ты, Георг.
— Жарко очень, — съехал Гендель, — давай под кондиционер сядем.
— Нельзя под кондиционер, — родительским тоном сказал Бах, — простудишься.
— Тогда хочу раба с опахалом, — сказал Гендель.
— Ты же передовой европейский человек, — пристыдил его Бах, — какой раб с опахалом?

— Не все пели в хоре, — наконец придумал что ответить Гендель, — Скарлатти вот не пел.
— О Скарлатти никто ничего не знает, — парировал Бах, — он загадочный южанин. Что у него там было в детстве, кроме того, что он в море купался, неизвестно.
— Так давай спросим, — обрадовался Гендель.

Они подошли к Скарлатти, который сидел неподалёку и ел мороженое.

— Доменико, а ну расскажи — ты в детстве в хоре пел?

Скарлатти оторвался от мороженого и посмотрел на них с изумлением:

— В детстве? В хоре? Ребята, вы что, триста пятьдесят лет прошло, я не помню. Посмотрите в учебниках.
— О твоём детстве нет ничего в учебниках, — упавшим голосом сказал Гендель, — может, вспомнишь?

Скарлатти доел и откинулся на спинку стула:

— Да ну, жарко. Вам зачем?
— Думаем, как детей воспитывать, — сказал Бах.
— Каких детей? — ещё больше удивился Скарлатти.
— Всяких разных детей, — ответил Бах, — Гендель недоволен, как детей воспитывают. Хочет, чтоб дети пели на три голоса.
— У него ж нет детей, — сказал Скарлатти.
— Ну и что, что нет, — дрожащим голосом сказал Гендель, — зато я деньги зарабатывал.
— Да вы, братцы, перегрелись, — сказал Скарлатти, — ладно, раз Фридрих так расстраивается, давайте сами споём на три голоса. Только отойдём в тенёк.

И они спели.

Автор — Мария Пустовит Відкрити / Коментувати

2020-04-16 15:15:02 ​​Как-то раз Гендель заболел. Заболел тяжело, как может человек заболеть от сильного стресса. А стресс у него был сильный — лондонский театр, его главная любовь в жизни, переживал не лучшие времена. Вокалисты разбежались, оставив Генделя с кучей долгов и разбитым сердцем.

Гендель бодрился — бодрился, а потом раз — и заболел.

Он лежал и думал — ну что ж, ведь не двадцать мне лет, и даже не тридцать. Да что уж там — даже и не сорок. Хорошо пожил.

Генделю было пятьдесят два года и он собрался умирать.

Как-то днём он заснул и неожиданно проснулся глубокой ночью, в самое глухое время — в пол-четвёртого.

До рассвета было ещё далеко — в окно смотрели звезды. А на подоконнике сидел какой-то ушастый силуэт.

Гендель слегка похолодел, но решил всё-таки уточнить:

— Ты кто?
— Я кто? — невежливо ответил вопросом на вопрос ушастый силуэт, — а ты кто?
— Я композитор, — сказал Гендель.
— Хороший? — подозрительно спросил ушастый силуэт.
— Да вроде хороший, — осторожно ответил Гендель.
— А зачем ты вокалистов обижаешь? — поинтересовался ушастый.
— Я их не обижаю, — Гендель заерзал в своих подушках.
— Как же не обижаешь, — запыхтел тот, — а кто Франческу в окно выкинуть хотел?
— Да не собирался я ее выкидывать, — начал закипать Георг, — что я, дурак?
— А зачем тогда схватил? — не поверил ушастый.
— А зачем она умничает, — насупился Гендель, — и скандалит? Вокалисты должны вести себя тихо.
— Интересные у тебя представления о вокалистах, — сказал ушастый.

Они замолчали.

— Ты кто такой? — во второй раз закинул удочку Гендель.

Ушастый не ответил.

— Слушай, — вдруг осенило Георга, — я что, умер?
— Может и умер, — кисло ответил ушастый, — с таким характером умереть недолго.
— Ага, — растерянно сказал Гендель, — вот оно что...как же это я пропустил... А скажи мне, ушастый, с театром все будет хорошо?
— Да что ему сделается, — ответил ушастый.
— А оперы...играют мои оперы?
— Да так себе, - ответил тот, — больше оратории.

Генделю стало любопытно.

— А вот скажи, ушастый... Долго будут меня помнить?
— Всех рано или поздно забывают, - резонно ответил силуэт.
— Ну все-таки...вот лет, скажем, через триста? Будут?
— Вот ты пристал, - недовольно сказал ушастый, - смотря кто. Человек образованный, как например твой Маттезон — тот будет тебя помнить. И оперы твои раскопает, и оратории. И ещё много чего.
— Маттезон, — протянул Гендель, — где ж таких людей взять... Нет, ты мне скажи, люди простые, вот как мои родители, они что будут помнить?
— А, — сказал ушастый, — так бы сразу и сказал. Кто попроще — тот вспомнит Ляша кьё пьянгу и Пассакалию из Седьмой сюиты. И ещё хор Аллилуйя.
— Какой такой хор? — встрепенулся Георг.
— Из Мессии, — ответил ушастый силуэт.
— Я такого не писал, — твёрдо сказал Гендель.
— Так какие проблемы, — фыркнул ушастый, - напишешь.

Гендель посоображал и внезапно понял.

— Ах ты свинья ушастая, так я ещё не умер!
— Хо-хо, — ответил ушастый силуэт откуда-то из-за стены.

И Гендель заснул.

А с утра проснулся и в срочном порядке уехал на воды. И там лежал в ванне по три часа в день. И выздоровел.

Вздохнул и сел писать Мессию.

Автор — Мария Пустовит Відкрити / Коментувати

2020-04-15 19:33:59 ​​Гендель хорошо умел считать деньги и при всей своей любви к опере за просто так в Италию бы не поехал. Но об этом речь и не шла — в Италии Генделя ждали несколько меценатов.

Больше всех его ждал маркиз Русполи, большой любитель музыкального искусства. Маркиз был человек весьма небедный и страшно гордился тем, что может оказывать поддержку самому Джорджио Федерико Энделю - в Италии Генделя называли именно так.

— Жить будешь во дворце, - радовался Русполи, — палаццо по-нашему, прямо напротив меня. Денег проси сколько хочешь, не стесняйся. Карету красивую я тебе купил. Слугу сам выберешь. И, вот что... может к Новому году напишешь мне кантату?
— Кантату? — удивился Гендель, — я вроде оперы к вам писать ехал.
— Так у нас тут в Риме оперы запретили, — сказал маркиз, — уже пару лет назад.
— Кто запретил? — изумился Гендель.
— Кто-кто, — передразнил его маркиз, — Папа запретил. Давай ещё спроси, какой папа. Папа Климент одиннадцатый.
— Ну и дела, — только и сказал Гендель, — и что теперь делать?
— Пиши кантаты, — развёл руками Русполи, — ну или оратории. Мы их красиво оформим, с танцами переплетем, самых лучших певцов пригласим...
— Так это ж уже почти опера получится, — заметил неопытный Гендель.
— Тсс, — поднял палец маркиз, — Папе об этом знать необязательно. А если уж тебе так надо - поезжай во Флоренцию, пиши оперу там. А потом возвращайся.

Гендель принял правила игры. Зимой он тихонько сидел в Риме и писал кантаты. А летом катался между Венецией и Флоренцией, писал оперы, дружил с Алессандро Скарлатти и даже как-то раз состязался в мастерстве с его сыном, Доменико. Жюри растерялось — Гендель лучше играл на органе, а Скарлатти — на клавесине. Судьи совсем уж было собрались объявить ничью, как Доменико встал и сказал:

— По моему мнению, победил Георг. Снимаю шляпу.

Хотя шляп ни у кого из них не было, а были только парики.

Несмотря на такую интересную жизнь, через несколько лет Гендель решил из Италии уезжать. Он написал в Италии сто кантат, три оратории и две оперы. Причём вторая опера, ‘Агриппина’, прошла со значительно большим успехом, чем первая, ‘Родриго’. На этот раз Гендель уже не задавался вопросом о рецепте хита - он понял, что итальянцы не ближе к разгадке этой тайны, чем он сам.

— И что тебе у нас не сидится? — огорчался маркиз Русполи, а вместе с ним огорчалась вся Аркадская академия.
— Карьеру хочу делать, — отвечал Гендель.
— А чем тебе здесь не карьера? — справедливо возражал маркиз, — что-то ты недоговариваешь. Может, с барышней поссорился? Хотя нет у тебя никакой барышни, конечно.
— Есть у меня барышня, — нехотя ответил Гендель, — только мне с ней ничего не светит.
— А что такое? — всполошился маркиз, — кто нашего Георга обидел?
— Она старше меня, — сказал Гендель.
— Да посмотри вокруг, — отозвался Русполи, — у всех, кто поумнее, барышни постарше.
— И она вокалистка, — добавил Георг.
— Тяжёлый случай, — покачал головой маркиз.
— И замужем, — поставил точку в разговоре Гендель.
— Совсем беда, — согласился маркиз, — ну что ж, тогда конечно, поезжай, успокойся. Но если что — мы всегда тебя ждём.
И прямо даже вытер слезу.
— А куда хоть едешь?
Гендель сказал:
— Теперь — в Лондон.

Автор — Мария Пустовит Відкрити / Коментувати

2020-04-13 10:30:01 ​​Первую свою оперу Гендель написал в двадцать лет. Фурор был потрясающий. Опера прошла двадцать раз подряд, народ хлопал и просил ещё.

Гендель вдохновился и буквально через месяц написал еще одну оперу. Вторая опера провалилась по всем фронтам. Публика недоуменно пожимала плечами и с кислыми лицами расходилась по домам. Ставить эту оперу больше не стали.

Гендель, бедный, все мозги тогда обломал — как это так получилось? Старался он одинаково, исполнителей не менял, сюжет и здесь и там был одинаково дурацкий. Но первая опера прогремела, а вторая провалилась.

Может, думал Гендель, это случайно? Или это новичкам всегда везёт? Или может, дело в том, что первая опера проходила на Новый Год и у всех было хорошее настроение?..

Дирижировал операми прославленный Рейнхард Кайзер, человек, прямо скажем, не последний в музыкальной жизни Гамбурга.

Гендель решил с ним посоветоваться.

— Господин Кайзер, — начал он, — что же это такое? Почему в первый раз получилось?
Почему во второй раз — нет?

Кайзер был человек опытный. Он сделал большие глаза и сказал:

— Ты что, Георг, правда не знаешь? Пойдём отойдём в сторонку, я тебе скажу.

Они отошли. Кайзер наклонился к Генделю и по секрету сказал:

— Этого никто не знает.
— Вы что, издеваетесь? — оторопел от такого коварства Гендель.
— Кто тут ещё издевается, — ответил Кайзер, — рецепт удачной оперы ему подавай. Может, тебе ещё рецепт бессмертия достать?

Потом вздохнул и сказал уже по-человечески:

— Да если бы он был, этот рецепт. Это сплошная лоторея. Мне, честно говоря, и самому интересно.
— И что, — попытался выяснить Гендель, — так-таки никто не знает? И даже никто не искал?
— Да искали, конечно, — сделал скучное лицо Кайзер, — особенно итальянцы. Но тут примерно как с бельканто — секрет есть, а толку нет.
— Итальянцы, — услышал Гендель то, что хотел услышать, — поеду я, значит, в Италию.

И уехал.

Автор — Мария Пустовит Відкрити / Коментувати

2020-04-10 16:09:23 ​​Гендель ходил по Гамбургу и прямо пританцовывал. А как тут не пританцовывать, когда тебе восемнадцать лет, на улице лето, ты впервые попал в большой город, набрал кучу учеников и разбогател. Не по-настоящему, конечно, разбогател, а именно так, как можно разбогатеть в восемнадцать лет на уроках. Но Генделю было все равно. Он ходил и пританцовывал.

Все складывалось как нельзя лучше.

У Генделя, кроме музыкальных способностей, был большой талант дружить с правильными людьми. Не подлизываться, не выслуживаться, а именно дружить. Вот и сейчас, не успел он приехать, как тут же подружился с Маттезоном.

Иоганн Маттезон был большая звезда, и даже, если можно так сказать, коренная достопримечательность Гамбурга. В то время как сам Гендель был ещё тогда звезда небольшая, начинающая.

Маттезон играл на восьми инструментах, разговаривал на пяти языках, писал остроумные тексты и в восемнадцать лет поставил свою первую оперу. А Гендель был пока только молодой виртуоз и большой задира. Но дружить им это не мешало.

Они тут же поехали к Букстехуде. Тогда это был необходимый имиджевый ход. Не был у Букстехуде - считай, лох Степан.

Букстехуде встретил их ласково, накормил, выслушал, похвалил. Усадил за стол, открыл вино. И когда они совсем уже расслабились, вдруг спросил:

— А что, господа хорошие, не хотите ли занять мое место органиста в соборе святой Марии? Вижу, люди вы талантливые, деловые. А я старенький уже стал.

У Генделя прямо во рту пересохло. Место органиста в соборе святой Марии?! Место самого Букстехуде?!

— Конечно, — произнёс он, боясь поверить в своё счастье, — конечно, хотим! То есть...я хочу.

Он с опаской посмотрел на Маттезона. Маттезон сидел и ухмылялся. Букстехуде переплел пальцы.

— Только с одним условием. Вы должны будете жениться на моей дочери Анне Маргарите.

Георг моргнул.

— Извините, — пробормотал он, — я как-то не подумал... Я оперы хочу писать, честно говоря.
— А Вы, господин Маттезон, что скажете? — с надеждой взглянул на Иоганна старик.
— Спасибо за предложение, — учтиво ответил Маттезон, — но я вынужден отказаться.
— Что ты будешь делать,— погрустнел Букстехуде, — ну что ж, господа, всего вам хорошего.

Георг с Иоганном вышли.

— Ты правда хочешь оперы писать? — переспросил Маттезон.
— Ужасно хочу, — ответил Георг.
— Так пиши, — сказал Маттезон.

Гендель всю дорогу молчал и думал.

P.S. А дочка Букстехуде замуж потом вышла. Не за Генделя, и не за Баха, и не за Маттензона. И довольно поздно - в 35 лет. Но зато очень счастливо и по большой любви.

Автор — Мария Пустовит Відкрити / Коментувати

2020-04-08 15:34:45 ​​Весь свой тинейджерский период Гендель просидел в Галле. Он набирался опыта, как только мог — преподавал сольфеджио и пение, играл на органе и клавесине, руководил церковным хором и спорил с профессором богословия.

На пороге восемнадцатилетия он заскучал. Ему становилось тесно в провинции.

— Как учеба-то твоя? — подкалывал его совсем уже взрослый Телеман.

— Тоска, - отвечал Гендель, — видеть не могу этих святош. То нельзя, это нельзя. В театр ходить нельзя, смеяться нельзя, гулять без дела нельзя, на барышень смотреть нельзя.

— А что можно? — удивлялся Телеман.

— Известно что, — отвечал Гендель, — молиться. Молитва смягчает сердце и просветляет разум. Только я что-то совсем озверел. Уеду я, наверное.

— А что такое? — хихикал Телеман, — на барышень так охота смотреть?

— Да какие барышни, — сердился Гендель, — оперы я хочу писать, понимаешь? Я тебе уже говорил.

Гендель вообще легко сердился.

— Извини, извини, — шёл на попятную Телеман, — я помню, что ты говорил. По правде говоря, я спасибо должен тебе сказать. Помнишь, ты ко мне тогда в церкви подошёл? Я ведь совсем уж было собрался музыку бросать, мама меня ругала все время. Это несерьёзно, это не профессия... А тут ты со своими операми. Ты мне таким смешным тогда показался...

Гендель снова нахмурился и Телеман поспешно закончил:

— Короче, спасибо тебе, Георг. Хочешь, съездим к Букстехуде? Все ездят. Баха возьмём и съездим.

Гендель фыркнул:

— Какого Баха? Который то в церковь идёт, то из церкви? Та ни за что. Сам потом съезжу, может быть.

И Гендель уехал в Гамбург.

Автор — Мария Пустовит Відкрити / Коментувати