Get Mystery Box with random crypto!

​​Від гімну до гімна Українські письменники про гімн СРСР Ви | Наші 1920-ті

​​Від гімну до гімна
Українські письменники про гімн СРСР

Ви знаєте, який гімн був у Радянському Союзі в 1920-х роках? «Інтернаціонал»! Українською його переклав Микола Вороний. Не він один, звісно, але він найкраще, аж так, що Маяковський захоплювався цим перекладом у вірші «Борг Україні»: «...эта мова величава и проста: “Чуєш, сурми заграли, час розплати настав...” Разве может быть затрёпанней да тише слова поистасканного “Слышишь”?! Я немало слов придумал вам, взвешивая их, одно хочу лишь, — чтобы стали всех моих стихов слова полновесными, как слово “чуешь”».

А хочете знати, що думали письменники наших 20-х про перший справжній радянський гімн авторства Сєрґєя Міхалкова й Ель-Реґістана? Його затвердили в грудні 1943-го, а вже 13 січня 1944 року інформатор «Стріла», він же Юрій Смолич, писав у звіті таке, що прекрасно характеризує багатьох героїв: і українських письменників, і Міхалкова.

С рядом украинских писателей я обменивался мнениями о новом гимне Советского Союза. Высказывания на эту тему кратки, но не благосклонны: гимн не нравится. Когда по невыразительным репликам стараешься понять смысл недовольства, то прежде всего слышишь отзыв о музыке: мелодию гимна находят неудачной — невыразительной, неяркой и, главное, трудно запоминаемой. Такую оценку приходится считать общей, так как другой слышать не приходилось.

В таком же духе следуют замечания и о самом содержании гимна. Копыленко так и говорит, что «текст гимна такой же невыразительный, как и его мелодия». Он высказывается в том смысле, что в гимне «нет четкой формулировки политических основ. Намеками он дает понять, что имеет в виду прежде всего национальный вопрос, слегка иронизируя по поводу того, что постулат «дружбы народов» даже в припеве, повторяющемся трижды, фигурирует только один раз.

Cенченко прежде всего говорит, что ему «жаль Интернационала» и «разве какой-либо другой гимн может заменить Интернационал, напоенный народной кровью и символизирующий славные традиции?». Однако в конкретном обсуждении текста гимна Сенченко держится сдержанно: когда я, желая вызвать его на разговор, повторил ему слова Копыленко о том, что гимн неясно определяет политику, то Сенченко уклончиво отвечал, что «политику определяет Конституция, а не гимн». Потом Сенченко добавил: «Да, конечно, Русь — этот термин для нас еще непривычен и в литературе, и в политике».

Довженко просто говорит, что гимн ему «никак не нравится». То же говорит и Яновский. Разговор о гимне происходил между нами тремя, и Довженко, и Яновский пришли к единодушному заключению, что текст гимна «великодержавный».

Большинство людей, с которыми заговариваешь о гимне, впрочем, своего мнения стараются не высказывать, ссылаясь, однако, на других — в том смысле, что гимн «никому не нравится». Циркулируют рассказы о том, что, когда на заседании президиума союза писателей Фадеев всячески старался доказать высокое качество гимна и его выдающееся политическое значение, собравшиеся русские писатели встретили его слова гробовым молчанием. Когда же Фадеев предложил приветствовать автора текста Михалкова, то и это предложение было встречено молчанием и одиночными аплодисментами. Рассказывавший мне об этом подробнее других русский писателей Паустовский добавил еще, что и «сам Михалков» якобы считает текст гимна «самым неудачным своим стихотворением». Когда же Паустовский якобы сказал ему: «Зачем же ты пишешь такие плохие стихи?», — то Михалков якобы отвечал: «Зато их будут слушать стоя!»

На фото чернетка гімну з правками Сталіна.